Рафаэль задумчиво посмотрел на свою натурщицу. Собственно, он так и не мог объяснить себе, зачем он взял эту девушку – абсолютно не его тип. В последнее время он рисовал легкомысленных нимф посреди лесов и прудов. Не то, чтобы ему нравилась эта тематика, но картины расходились на ура, а ему нужно было слегка переделать мастерскую. А на это нужны были деньги. Нимфы обходились дешево, и результат вполне окупался. На эту же леди он наткнулся совершенно случайно на одной из постмодернистских выставок и сразу же пригласил ее к себе. Дерзко? О да, более чем. Но Рафаэль, как только увидел ее, почувствовал, что если он не напишет этот портрет, он сойдет с ума. Совершенно. Обстоятельно. И навсегда. Что могла делать такая женщина на столь сомнительной выставке "современного искусства"? Черт ее знает. Рафаэль предпочел не задумываться об этом. Главное, что она согласилась. Согласилась прийти в его мастерскую, согласилась позировать для его картины. Все остальное сейчас не имело значения. Художник сосредоточился на холсте. Девушка была совершенно особенной, если не сказать абсурдной. Слишком уж необычно одета для этого времени. Слишком необычна сама… Платье. Кто сейчас носит платья? Особенно такого фасона? Длинные рукава, длинная юбка, корсет… Все это совершенно неуместно для кислотного киберпанкового мини, среди которого он ее выловил. Стимпанк? – мелькнуло в голове Рафаэля, пока он прорисовывал завязки на корсете. – Нет, не то… И, черт возьми, откуда у нее эти безумнейшие цветы в волосах? Огромные, темно-фиолетовые, идеально сочетающиеся цветом с платьем, но выглядящие – и это поражало художника больше всего – натуральными, живыми. Таких не бывает. Не может быть. Ему до ужаса хотелось подойти и прикоснуться к замысловато вплетенной в винного цвета волосы розе. Почувствовать шероховатую поверхность ткани. Убедить себя, что это все просто происки дизайнеров-флористов. Но художник лишь продолжал яростно смешивать цвета на палитре. Девушка смотрела на него сосредоточенно, но не враждебно. Иногда на ее губах появлялась насмешливая улыбка, словно она уже не в первый раз участвовала в подобном авантюризме, но эта ухмылочка быстро исчезала, так, что Рафаэль никак не мог запечатлеть ее образ. А просить его временную леди принять какую-либо позу он почему-то робел. Так и пришлось рисовать ее: полусидя-полулежа, уставившуюся большую часть времени на его валяющиеся на полу эскизы и полотна. Молодой художник с его практически безупречным чувством цвета лишь удивлялся, как можно было создать такой гармоничный образ. Создавалось такое впечатление, будто девушка уже была чьим-то произведением искусства. Даже глаза у нее были с глубоким фиолетовым оттенком – а это была большая редкость среди всех знакомых Рафаэля. Красивые губы были точно подведены тем же цветом темного бордо. Тонкие брови иронично изгибались. Волосы были аккуратно уложены, и в целом чувствовалось, что хозяйка следит за собой. Единственное, что могло испортить впечатление, так это то самое сосредоточенное выражение лица. Молодой человек вздрагивал, когда этот взгляд скользил по нему. Создавалось впечатление, что девушка готова сорваться с места и, допустим, вонзить в него нож. Или наоборот поцеловать… Рафаэль слегка улыбнулся и дорисовал блики на зрачках. Глаза получились живыми. Молодой человек развернул мольберт и вопросительно взглянул на гостью. Та грациозно поднялась с диванчика и подошла к картине. — Неплохо, неплохо. У вас явно талант, молодой человек. А теперь мне, пожалуй, пора. Рафаэль помедлил, потом сказал: — Вы не останетесь на чашечку чая? Гостья равнодушно пожала плечами и кивнула на картину. — Не вижу в этом смысла. Теперь у вас есть часть меня. Молодой человек импульсивно и отчаянно скинул на пол только что нарисованный портрет. — Можно хотя бы узнать ваше имя? Девушка криво усмехнулась. — Лилит.