Когда идет дождь все становится как-то странно. Изгибается время и пространство, а мысли, загзагом оплетая извилины мозга, путаются между собою и мешают сосредоточится на каком-то одном изломе. В такие моменты, смотря на стекающие капли по ту сторону стекла, очень хочется, чтобы сознание, спутавшееся будто ленты в давно забытом ящике комода, подобно этим каплям струились вниз - по прямой - расправляя образность и витиеватость всего того, что творится в этот момент в голове. Но наши желания не всегда соответствуют нашим возможностям и Джейн остро это понимала - особенно сейчас, когда шел дождь, а за окном сгущался вечер, выстилая ковром из огней миллионный мегаполис, живущий своей жизнью и никогда не спавший. В ее руке удобно расположилась кружка с горячим грогом, а подбородок сиротливо прятался в широкий ворот теплого норвежского свитера, купленного в прошлое Рождество в Осло и до сих пор хранившего отголоски запаха снега - свежего и практически пряного. Дождь все шел, омывая своими слезами этот гнилой и беспризорный мир, расползаясь прозрачной акварелью по перпендикулярам улиц и бульваров, пытаясь, видимо, нарисовать иную реальность бытия, но уверяясь в провале, утекая прочь - в канализацию. Девушка пару минут практически стала этим дождем-художником, но выплыла из морока и крепче сжала прохладными пальцами кружку. Джейн не любила философствовать, но она любила ночной город с его огнями, а ночной город и дождь - лучшая канва для вышивания - стежок за стежком - философских мыслей. О чем они будут - каждый дождь решает сам и у Джейн философия дождя вылилась в поток, поток мыслеобразов, стекающих вместе с каплями по потеющему стеклу: «По скоростной магистрали откройте свои глаза-двери. Я хочу пропустить по вашим венам радиоактивный ток, я хочу целоваться до костей в безлюдном мегаполисе, где только шелест миллионов газет Times нарушает песнь ветра. Мне достаточно одного глотка глинтвейна, чтобы пустить по жилам огнеопасный вирус, именуемый свободой. Я всегда хотела ее, обнаженную, дикую, безумную. Хотела смотреть ей в глаза, смеяться и плакать одновременно, хотела знать, что я не изгой. Ветер шепчет сонеты Шекспира мне в самое ухо. Сон в летнюю ночь. Если бы дело касалось сна, то, возможно, я отделалась бы всего парой-тройкой укусов и царапин личного эго, но реальность злее, она всегда пыталась показать мне, что рядом с ней я - ничто. Она била ниже пояса, травила эмоциями на час, стреляла в упор. И тем не менее, я хочу продолжать стоять на середине автострады E160. Перекресток ветров разорвет мою прическу и логику в клочья. Белая разделительная полоса прочертит линию фронтальной зависимости от слов-снов. При мне всегда мое мнение, единственное в своем тираже. При мне принципы и атрофированные крылья, которые проще сжечь, чем расправить. Я никогда не сдамся, сколько бы игл ненависти не вонзались в мои вены и нервные окончания. Ставить точку можно только после контрольного в голову. И пусть реалии мира переплелись в тонкую, но прочную паутину из проводов, взглядов и цепей, я буду рвать ее зубами, в поисках самого сокровенного, что можно найти на нашей планете. Я буду искать руку, которая схватит меня за плечо перед самой границей пропасти. Что то большее, чем целая жизнь…Но когда-то мы все утонем в светодиодном рое фар, разрезающих, как масло, вьюгу февралемартовского мегаполиса… Они длиннее вечности, ярче солнца, которого мы, дети городов, так редко видим в подлинной своей яркости. ТЭЦ, дым/пар от горячих слез делают свое дело. Мегаполис тонет в бликах и отблесках фонарей на глянцевой глазури дорогих иномарок, мы дышим не столько воздухом, сколько кристаллами пыли от ненастоящей жизни. Ведь Садовое кольцо не край мира, а Манхэттен не его центр... Вихрь массы, спешащей по разным диагоналям и перпендикулярам улиц, сбивает не только с ног, но и с толку. Они бросают под ноги, обутые в босоножки от Vicini или лакированные туфли от Gucci, свои нелепые мечты. Мечты размазаны паштетом из образов по Тауэрскому мосту, расшвыряны по Пикадилли, расколоты в витринах-глазах этой массы, в сущности, одиноких и непонятых даже Богом людей. Мегаполис-открытка собирает души, развращает их, дарит ложные эмоции, травит запахами роскоши и вседозволенности - стоит только преодолеть ту невысокую преграду под названием "совесть/принципы" - и все - ты бог. Дорогие сигары, которыми ты скуриваешь разрозненные остатки своей уже никчемной и обреченной души. Постельное белье из коричневого шелка: кутаешься в шоколад и закрываешь разбитые изнутри глаза. Осколки прошлых искр режут мозг, но скотч двеннадцатилетней выдержки сточит их острые края, хотя бы до следующего приступа жгучей тоски. Тоски животной, зверской. По тому, каким ты мог бы стать, но не стал. Но иногда мегаполис не побеждает. Он ломает, корежит, ласкает, занимается с тобой любовью, но не выигрывает. И тогда, с тихим шелестом золотой осени, он ложится к тебе под ноги, а ты идешь по нему, даже не ведая своей баснословной власти. Идешь, быть может, не в дорогой обуви - ты богат в душе, а светодиодный рай не сжег всполохами огней витрин твою душу. Ты продолжаешь ценить бесценное, не прогибаешься и не ломаешься. Тебя не купить глянцевыми улыбками, не испугать подземными дворцами метрополитена с его перекрестными ветрами, не удивить колючей проволокой, четко очертившей заМКАДье. Перед такими мегаполис становится на колени - их не пронять ничем. И тогда он начинает помогать. Каждому по-своему. И чтобы узнать каково именно твое поклонение города - сделай шаг навстречу ему и посмотри, что из этого получится. Главное помнить - невысокая преграда преодолевается легко, только нужно ли тебе то, что за ней? Стоит ли оно того? Ведь вокруг одни шаблоны, штампы, клише... И вешают и вешают ярлыки, и штампуют мысли, размножают пачкованием мнения.. Мир разлагается на глазах, куски гнойного пространства сочатся плесенью и слезами. Хрустальными слезами тех, кто пытается из последних сил вытянуть линейную нить в равновесие, чтобы ткань жизни не расползалась под нашими беспощадными ногами. Они топчут все: сердца, улыбки, эмоции. Сургучом стал плавящийся июльский асфальт, а гербом, запечатывающим нашу индивидуальность - след от подошв кед Converse. Иногда я боюсь рассыпаться карточным домиком, разлететься на буквы своих мыслей, расколоться на миллионы личностей, которые живут в моей голове. Я не хочу пережить все истории, которые в ней случаются, когда луна проникает в глаза и ласкает глазное яблоко, массируя зрачок. Чередой фотогалерей и школьных пролетов, мазками туши по щекам, отблесками зубной эмали мы познаем жизнь, а жизнь познает нас. Это все ее пальцы с длинными ухоженными ногтями. Ими она либо защекочет нас до оргазма, либо вырвет сердце. И понимаешь все это только, когда ты юн и открыт этому прогнившему миру своей крылатой душой-распошонкой. Наша юность абсолютно бесценна и так хороша тем, что будучи уже совсем мыслящим созданием, ты, тем не менее, твердо уверен, что весь мир может принадлежать тебе, что каждая пора земли дышит твоим именем, а цветы раскрывают бутоны в надежде, что твои глаза заметят их красоту. С годами это проходит, чтобы мы не делали, как бы не старались удержать, ломая пальцы, это ощущение абсолютной власти над ситуацией. Проходит, и именно поэтому мы, сквозь толстые очки наших собственных рамок и шаблонов с такой завистью смотрим в глаза подросткам, хватаясь руками за края их зрачков, расширяя, пытаясь влезть в душу, прочесть на их сердцах заветный шифр, формулу, но края острые, по пальцам льются, обвивая, гранатовые ленты, света, озаряющего наши собственные очи не хватает, чтобы отчетливо прочесть казалось бы такую близкую надпись. Секунда, и нас вышвыривает обратно, в созданный нами мир, шаблоны которого сыплются на нас, как карты для покера. Из них никогда не сложится пасьянс свободы. То короля не будет хватать, то шестерки. В юности мы совершенно не желаем быть нормальными. Мы готовы ради этого стать кем угодно: шизофрениками, параноиками, психопатами. Мы решительно сочетаем несочетаемое и совершаем невозможное. Мы готовы на все, чтобы не быть нормальными, ибо в нашем ненормальном мире, нормальность - ярлык, который заполучить проще, чем отпороть. Пальцы скользят по холодному шелку цвета шоколада, подушечками задевая неровности плавных, словно сливочных, складок.. Будет ли когда-нибудь финал этого путешествия за гранью? Остановятся ли стрелки часов, завязавшись в узел от одного лишь упоминания о сумеречном блюзе?.. Я не знаю. Я мало знаю о будущем. Все то, что я знаю - экстаз неоновой плоти нашей не закончится никогда. Мы не сможем скурить свои души, не сможем плести паутины из нитей-нервов, не сможем поймать в них растерянные некогда телефоны и адреса тех, кто был дороже всего и стал дальше алмазных звезд, подмигивающих нам зачем-то с высоты бесконечности вселенной. Наши глаза распахнуты муками, зашиты и вспороты звуками, что сочатся из интер.сети, впитываясь порами и гоняя по магистралям-венам свою, загзаговую правду. И мы верим каждому слову в этих звуках, кислотой растворяющих наше естество до спинного мозга. Разве так было всегда? Нет. Но на переломном этапе псевдовзрослости обороты стали ускоряться. И запахло горелыми нервами, тлеющими мыслями и сломанными пополам улыбками. Помните, розовые очки бьются только стеклами внутрь. И никак иначе. Невыносимо жить в мире, где пластмасса стала востребовательнее, чем бархат. Удушающий запах бесконечного льда откроет своим ключом дверь в иной мир. В мир, где будет только родившаяся мечта о мире. И снег. И больше ничего. Этот мир нужно либо заковать в лед сильнее, либо сжечь. Выбор за нами. Но мы все такие порывистые. Нам нужен человек с льдистыми глазами и замороженным сердцем. В наших теплых руках ключ от мечты растает и прольется на землю слезами миллиардов лун. Я сейчас сижу, курю и думаю - а нужно ли нам вообще это? Мечты? Мир? Ключи? По моему нам отлично живется в нашем псевдо-реалистичном мирке, где стекляшки стали круче, чем алмазы только потому, что один из толпы дизайнеров обмазал их своим именем. Нам комфортно. Мы завернуты в этот комфорт. Это страшно. На самом деле это опасное состояние - моделировать все то, что нужно - в себе. Это может привести к такому сознательному анабиозу, в котором идешь внутрь и теряешься. И сколько хлебных крошек не кидай - выйти не получится. И как раз не потому что заблудился, потому что выходить не захочется. А зачем? Все, что необходимо можно смоделировать, синтезировать. Бессмысленно возвращаться от того, что всегда тебе подвластно к тому, что подвластно тебе может быть далеко не всегда. Отказ от прогресса реальности и возведение ее в параллельность состоянию анабиоза, в коем осознанно пребываешь. И стирается грань между «надо» и «хочется». Великое искусство балансировать на этой грани, не порезавшись. Как эквилибрист, делая очередное па в сторону нутра за «хочется», тем не менее ловким вольтом возвращаться по направлению к «надо». Возвращаться к реальности, выплывая из потока мыслеобразов, навеянных погодой. Джейн тряхнула головой и прядь каштановых волос соскользнула из-за уха, дотронувшись до щеки. За окном рдел рассвет, радужным спектром отражаясь в дождевых каплях. Ее пальцы все еще обнимали давно остывшую чашку под музыку рева моторов за окном - город, который никогда не спит - просыпался. Действительно ли то, о чем она думала, имеет хоть какой-то смысл или это просто все еще идет дождь?… Никто не знал, кроме девушки в норвежском свитере и дождя, что обязательно закончится - ведь он не может идти вечно».
Главная 
